Митрополит Калужский и Боровский Климент
МОЛИТВА МОНАХОВ ЕЩЕ НЕ РАЗ СПАСЕТ РОССИЮ
Источник: Православие и современность
Митрополит Калужский и Боровский Климент принадлежит к старшему поколению русских архиереев. Его личный опыт очень богат: духовное выживание в безбожные времена, окормление приходов Русской Церкви на американском континенте, возрождение целого ряда старинных русских монастырей в эпоху «Второго Крещения Руси», научно-исследовательская работа, наконец, руководство Издательским Советом Церкви. И вопросы владыке Клименту мы задавали обо всем перечисленном.
— Владыка, Вы выросли в семье не совсем, наверное, обычной. Один из Ваших братьев — митрополит, другой, самый старший,— протоиерей, еще один брат, уже покойный, тоже был монахом, архимандритом …
— Да, у моих родителей было четверо детей, все мальчики. Старший сын — протоиерей Николай, сейчас настоятель храма в Москве. Кроме меня по монашескому пути пошли два моих брата — архимандрит Василий (в крещении Виталий, скончался в 2006 году) и ныне здравствующий митрополит Тобольский и Тюменский Димитрий.
— В связи с этим прошу Вас рассказать о Вашей семье, о родителях, о том, как присутствовала Церковь в Вашем детстве, пришедшемся как раз на период хрущевских гонений.
— Для того времени наша семья действительно была не совсем обычной. Вся государственная система и, в частности, работа с молодежью, школьное образование имели одну цель — построить атеистическое государство. А мы все верим в Бога, ходим в храм, постимся, то есть живем не так, как все. Но христианин и не должен быть как все, иначе он растворится в светском нецерковном обществе. По слову Христа, верующий в Него должен быть солью и светом в бездуховном мире.
Для нашей семьи Сам Господь все устроил неисповедимыми Своими путями. Бог каждому создает лучшие условия для спасения. У одного это путь радости, а у другого — путь испытаний. Но если человек правильно все воспринимает, то он приходит к Богу.
Мы росли в вере, и ни у меня, ни у моих братьев не было в жизни периода отрыва от Церкви. Сейчас, осмысливая прошлые годы, могу сказать, что все, что было в нашей жизни, все трудности Господь допускал для утверждения в нас веры.
У мамы с молодости было больное сердце, первый инфаркт миокарда у нее случился, когда мне шел восьмой год, а младшему брату (будущему владыке Димитрию) было пять лет. После инфаркта мама три месяца лежала и не вставала. Было лето, и мы много времени проводили на улице. Помню, забежим домой, чтобы навестить маму и узнать, как она себя чувствует, и — опять на улицу. Как-то я захожу и вижу, что она смотрит на иконы и плачет. Я спросил ее: «Почему ты плачешь?» — «Я молюсь»,— ответила она. «Чтобы выздороветь?» — «Нет, я за вас молюсь, чтобы Господь не оставил вас». Потом она заботливо посмотрела на меня и сказала: «Гера, от Бога не отрекайся. Что бы тебе ни обещали, от веры не отказывайся».
Это она мне сказала восьмилетнему, а тогда как раз начались хрущевские гонения на Церковь — и ее слова мне глубоко запали в сердце. Да и сейчас, когда вспоминаю, я слышу ее голос: «От Бога не отрекайся».
Старшему брату, будущему отцу Николаю, пошел пятнадцатый год, когда мама заболела, и он ездил по монастырям: и в Киев, и в Почаев, и, конечно, в Троице-Сергиеву Лавру, которая совсем недалеко от нас,— и везде записывал маму на поминовение.
В Лавру он стал возить и меня с братьями почти каждое воскресенье. Мы все просили монахов помолиться о выздоровлении мамы. Их молитвами она поднялась, а посещение Лавры за это время стало для нашей семьи нормой. С тех пор мы ездили к преподобному Сергию два-три раза в месяц.
Тогда духовным отцом нашей семьи стал архимандрит Тихон (Агриков). Мы его любили и надеялись на его молитвы. После выздоровления мамы он приезжал к нам домой примерно два-три раза в год. Тогда мы с ним ближе познакомились, он был действительно аскетом и молитвенником. Когда он приезжал к нам, то жил у нас несколько дней, и к нему всегда приходили люди. Он беседовал с ними, а на нас с братом Алексеем лежала ответственность подавать чай. А когда гости уходили, отец Тихон вставал на молитву или читал. С нами он каждый день беседовал и проверял знание молитв.
В нашем поселке был и свой действующий храм в честь Живоначальной Троицы с приделом во имя святителя Николая. Мы ходили в наш храм каждый праздник и воскресный день, если не ехали в Лавру. Услышав, как начинают звонить в колокола, мы быстро собирались и добегали до храма, чтобы войти в него, пока еще не закончился звон. Мама говорила нам, что важно войти в храм, пока звонят, потому что в это время в него входят ангелы.
Второй обширный инфаркт у мамы случился, когда мне было лет десять-одиннадцать. Тогда врачи сказали, что ее нельзя везти в больницу — она просто не доедет, и что ей осталось жить два-три дня. Из Москвы духовные чада архимандрита Тихона привезли специальное медицинское оборудование, сделали кардиограмму, и диагноз подтвердился. Тогда мама попросила съездить в Лавру и найти отца Тихона или кого-нибудь еще из монахов, чтобы ее соборовали и причастили.
Тогда духовным отцом нашей семьи стал архимандрит Тихон (Агриков). Мы его любили и надеялись на его молитвы. После выздоровления мамы он приезжал к нам домой примерно два-три раза в год. Тогда мы с ним ближе познакомились, он был действительно аскетом и молитвенником. Когда он приезжал к нам, то жил у нас несколько дней, и к нему всегда приходили люди. Он беседовал с ними, а на нас с братом Алексеем лежала ответственность подавать чай. А когда гости уходили, отец Тихон вставал на молитву или читал. С нами он каждый день беседовал и проверял знание молитв.
В нашем поселке был и свой действующий храм в честь Живоначальной Троицы с приделом во имя святителя Николая. Мы ходили в наш храм каждый праздник и воскресный день, если не ехали в Лавру. Услышав, как начинают звонить в колокола, мы быстро собирались и добегали до храма, чтобы войти в него, пока еще не закончился звон. Мама говорила нам, что важно войти в храм, пока звонят, потому что в это время в него входят ангелы.
Второй обширный инфаркт у мамы случился, когда мне было лет десять-одиннадцать. Тогда врачи сказали, что ее нельзя везти в больницу — она просто не доедет, и что ей осталось жить два-три дня. Из Москвы духовные чада архимандрита Тихона привезли специальное медицинское оборудование, сделали кардиограмму, и диагноз подтвердился. Тогда мама попросила съездить в Лавру и найти отца Тихона или кого-нибудь еще из монахов, чтобы ее соборовали и причастили.
Соседи дали машину, и к нам приехал игумен Варнава (Кедров, ныне Митрополит Чебоксарский и Чувашский), который также раньше бывал у нас дома. Мама, увидев его, сказала: «Батюшка, я Вас и чаем напоить не смогу… Видно, Господь меня к Себе призывает». А он ей в ответ: «Нет, что ты, у тебя ведь их четверо»,— и показал на нас, а мы все стоим, переживаем,— «Господь тебя поднимет. Сейчас вот помолимся, я тебя причащу, и поправишься».
Отец Варнава совершил соборование, причем все делал без спешки, ни одной молитвы не опустил, все Евангелия вычитал, а ведь мама лежала уже на смертном одре. Когда он стал ее причащать, она приподнялась и села, чтобы принять Святые Дары, а при отпусте, когда отец Варнава осенял ее крестом, она потянулась, чтобы поцеловать крест, и встала на ноги. Болезнь в один миг прошла. Приложившись к кресту и иконам, она пошла на кухню и не только чай, но и борщ приготовила.
Это было чудо, оно произошло на наших глазах. Минуло столько лет, у нее было еще два или три инфаркта, но Господь, как сказал тогда отец Варнава, каждый раз поднимал ее с постели. В этом году мы отметили ее юбилей — сто лет. Безусловно, она жива благодаря молитвам.
Наша жизнь зависит от Бога. В Его власти время, и Он — Хозяин жизни, потому что Он есть Истинная Жизнь. Врачи говорят: «Никакой надежды», а Господь дает человеку столько лет, сколько нужно.
Я с детства видел своих родителей молитвенниками. Помню, как папа меня приводил в храм еще совсем маленького, трех-четырех лет. Постоим в храме, подойдем под помазывание, выйдем, посидим возле храма в палисаднике. Из храма доносится пение, а над храмом летают ласточки и щебечут. Однажды я спросил папу: «О чем они говорят?». Он ответил: «Бога хвалят». Такая была замечательная картина: красивый закат, кресты на храме, вознесенные высоко в небо, сияют в лучах солнца, и ласточки, хвалящие Бога. У меня это мгновение жизни осталось в памяти навсегда.
— Отец Ваш ведь был фронтовиком? Вам понятно, для Вас объяснимо, как он пронес свою веру через этот ужас, через войну?
— Я думаю, на войне перед лицом смерти все о Боге вспоминали. Папа был на двух войнах: сначала воевал на финской, а потом, в 1941 году, как только началась Великая Отечественная война, его вновь призвали на фронт. Когда моя бабушка провожала его, то благословила небольшой иконкой, и он с нею не расставался.
Он прошел всю войну. Служил в роте разведки, то есть всегда был на передовой, и только один раз получил ранение, причем, используя медицинскую терминологию, несовместимое с жизнью. Осколок мины поразил его глаз и остался в голове, не повредив клетки мозга. Бог сохранил ему жизнь и дал возможность жить мне и двум моим братьям. Если бы он погиб, я не отвечал бы сейчас на Ваши вопросы.
Мы не придаем значения таким вещам, но это не просто случай, а проявление Божией заботы о человеке. И в годы войны Бог неоднократно являл чудо спасения, и даже сама победа в той войне — это великое чудо. Наша страна воевала против всей Европы, экономика всех европейских стран тогда работала на фашистскую Германию, и в техническом плане немецкая армия была более оснащенной. Но Господь судил иначе. Наш воин стал победителем, ибо в окопах не только солдаты, но и многие офицеры вспомнили о Боге. В результате во время войны у государства изменилось отношение к Церкви, и оно сохранялось в первое послевоенное десятилетие.
— Но за этим временным потеплением пришли хрущевские гонения, а Вы как раз учились в школе… Каково Вам пришлось?
— Никто из нас не был ни октябренком, ни пионером. Тяжелее всех приходилось старшему брату. Он первый выдержал натиск школьной администрации, и его стойкость была нам примером. Господь не оставлял нас и оказывал нам помощь через людей или через различные жизненные ситуации.
Во втором классе произошел со мной такой случай. Мы во что-то играли, и у меня из-за воротничка рубашки выскочила тесемка от крестика. Со звонком я поторопился в класс, меня остановила учительница, потянула за веревочку и увидела крестик. Она пошла к директору, сообщила ему, а когда пришла в класс, вызвала меня к доске и объявляет: «Этот ученик носит крестик и ходит в церковь». Далее, не зная, что сказать, а желая показать, что я не такой, как все, спрашивает: «А вы, ребята, ходите в церковь?». Ребенок есть ребенок, его спрашивают, и он неосознанно хочет в чем-то проявиться. Перед этим меня учительница хвалила за то, что я аккуратный, а в данный момент мои одноклассники просто не знали, что она хочет стыдить меня за то, что хожу в храм. Поэтому, услышав вопрос учительницы, более половины класса подняли руки и, выскакивая из-за парт, наперебой кричали: «Я был в церкви с бабушкой», «Я ездил в деревню и там был в церкви», «А я причащался» и т. д. Не ожидая такой реакции, учительница посадила меня и обрушилась на всех, что в церковь ходить плохо, Бога нет и т. д. Она сама была не рада, что подняла этот вопрос. Восьми- и девятилетние дети не поняли ее. Получилось обратное — я возвращался за свою парту, не чувствуя себя одиноким.
С пятого класса классным руководителем у меня был преподаватель истории Дмитрий Михайлович Богородский. Он иногда задерживал меня после урока, чтобы уточнить, понял ли я новую тему. Сейчас я вспоминаю, что почти всегда это были темы, которые касались Церкви. К примеру, о сражении на Куликовом поле и роли Сергия Радонежского (он не употреблял тогда слова «преподобный»). Как я понимаю, он, чтобы не обсуждать запретные темы со всем классом, хотел поговорить со мной, чтобы я лучше усвоил значение Церкви в истории нашего государства. Наедине со мной он говорил о ее положительной роли. Позже, когда я учился в семинарии, на уроках Истории Русской Церкви мне очень пригодились эти дополнительные знания. Многие стороны церковной истории Дмитрий Михайлович помог мне понять еще в школьные годы.
Он также заступался за нас перед руководством школы, смягчая атеистическое давление. Нередко на совещаниях у директора школы, когда вызывали маму и спрашивали, почему мы не вступаем в пионеры, он говорил: «Что вы поднимаете вопрос о Капалиных? Они учатся хорошо, поведение отличное, а придет время, вступят в пионеры». А потом, оставаясь один на один, предупреждал маму: «Завтра будут принимать в пионеры, ваши могут не приходить». А мы и рады — дома посидим.
Когда я уже учился в семинарии, мой старший брат, отец Николай, работал у владыки Питирима (Нечаева) в Издательском отделе. Как-то он приехал в Лавру и говорит мне, что Дмитрий Михайлович поступил на работу в Издательский отдел и передает мне свое приветствие, что он всегда верил в Бога, ходил в храм, но не в наш, а ездил в Москву, и что он очень рад за нас. Я, когда бывал в Издательском отделе в Москве, встречался с ним, и мы много беседовали о тех годах. Он был замечательный человек, эрудированный и глубоко верующий.
— Кто, кроме Дмитрия Михайловича, помогал Вам сохранить веру и расти в ней?
— Во все времена важно не только сохранять веру, но и передавать ее. Несмотря на хрущевские гонения, Церковь в то время сделала это. Тогда не издавалась просветительская литература, не снимались фильмы о Церкви, о храмах и монастырях, не было религиозных кружков, а государством активно велась атеистическая работа. Но народ, духовенство и монашествующие не только смогли сохранить веру, но и нашли способы передать эту веру нам, молодым. Тогда люди поняли, что выступления против атеистической идеологии власти не изменят положения Церкви и что важно сохранить веру в детских сердцах через семьи. В годы хрущевских гонений в Лавру преподобного Сергия ездило нас, школьников, человек 30-40. Мы и наши родители общались и поддерживали друг друга, также нас поддерживала лаврская братия.
У нас на приходе в Удельной тоже были верующие подростки, мои ровесники, и мы общались семьями. Надо отметить, тогда между прихожанами и духовенством была более тесная связь. К нам часто домой приходили наши священники и прихожане, приезжали монахи из Лавры и из других мест. Бывал у нас иеродиакон Власий (Перегонцев, ныне схиархимандрит), к которому сейчас в Боровский монастырь едут со всей страны. Приезжали архимандрит Тихон (Агриков), архимандрит Варнава (Кедров). Они все нас поддерживали. Я сейчас за каждой Литургией поминаю в молитвах монахинь Михаилу и Питириму, которые жили в доме напротив, и мы часто к ним ходили в гости, а они угощали нас серафимовскими сухариками.
Помню и других прихожанок, которые после Литургии бывали у нас дома. Особенно они поддерживали нас, когда болела мама. Алтарницей в храме была, как мы ее звали, баба Вера. Жила она в городе Жуковске, но, несмотря на это, почти каждый день после богослужения заходила к нам, чтобы помочь по дому или на огороде, а затем только уезжала домой, взяв с собой что-нибудь почистить или подремонтировать, и уже на следующий день приносила. Поминаю и тетю Варю. Она была образованным человеком, но так любила Церковь, что ушла со своей работы и устроилась ночной уборщицей, чтобы всегда иметь возможность посещать храм. Она тоже несколько раз в неделю бывала у нас, учила, как полоть грядки, обрывать пасынки у помидоров. Это были истинные мироносицы по жизни: помогая по хозяйству, они всегда находили время с нами побеседовать, рассказать о церковных праздниках, о подвигах мучеников. Вот такой был наш приход — народ дружный и отзывчивый. И это тоже помогало нам сохранять веру.
Отец Варнава совершил соборование, причем все делал без спешки, ни одной молитвы не опустил, все Евангелия вычитал, а ведь мама лежала уже на смертном одре. Когда он стал ее причащать, она приподнялась и села, чтобы принять Святые Дары, а при отпусте, когда отец Варнава осенял ее крестом, она потянулась, чтобы поцеловать крест, и встала на ноги. Болезнь в один миг прошла. Приложившись к кресту и иконам, она пошла на кухню и не только чай, но и борщ приготовила.
Это было чудо, оно произошло на наших глазах. Минуло столько лет, у нее было еще два или три инфаркта, но Господь, как сказал тогда отец Варнава, каждый раз поднимал ее с постели. В этом году мы отметили ее юбилей — сто лет. Безусловно, она жива благодаря молитвам.
Наша жизнь зависит от Бога. В Его власти время, и Он — Хозяин жизни, потому что Он есть Истинная Жизнь. Врачи говорят: «Никакой надежды», а Господь дает человеку столько лет, сколько нужно.
Я с детства видел своих родителей молитвенниками. Помню, как папа меня приводил в храм еще совсем маленького, трех-четырех лет. Постоим в храме, подойдем под помазывание, выйдем, посидим возле храма в палисаднике. Из храма доносится пение, а над храмом летают ласточки и щебечут. Однажды я спросил папу: «О чем они говорят?». Он ответил: «Бога хвалят». Такая была замечательная картина: красивый закат, кресты на храме, вознесенные высоко в небо, сияют в лучах солнца, и ласточки, хвалящие Бога. У меня это мгновение жизни осталось в памяти навсегда.
— Отец Ваш ведь был фронтовиком? Вам понятно, для Вас объяснимо, как он пронес свою веру через этот ужас, через войну?
— Я думаю, на войне перед лицом смерти все о Боге вспоминали. Папа был на двух войнах: сначала воевал на финской, а потом, в 1941 году, как только началась Великая Отечественная война, его вновь призвали на фронт. Когда моя бабушка провожала его, то благословила небольшой иконкой, и он с нею не расставался.
Он прошел всю войну. Служил в роте разведки, то есть всегда был на передовой, и только один раз получил ранение, причем, используя медицинскую терминологию, несовместимое с жизнью. Осколок мины поразил его глаз и остался в голове, не повредив клетки мозга. Бог сохранил ему жизнь и дал возможность жить мне и двум моим братьям. Если бы он погиб, я не отвечал бы сейчас на Ваши вопросы.
Мы не придаем значения таким вещам, но это не просто случай, а проявление Божией заботы о человеке. И в годы войны Бог неоднократно являл чудо спасения, и даже сама победа в той войне — это великое чудо. Наша страна воевала против всей Европы, экономика всех европейских стран тогда работала на фашистскую Германию, и в техническом плане немецкая армия была более оснащенной. Но Господь судил иначе. Наш воин стал победителем, ибо в окопах не только солдаты, но и многие офицеры вспомнили о Боге. В результате во время войны у государства изменилось отношение к Церкви, и оно сохранялось в первое послевоенное десятилетие.
— Но за этим временным потеплением пришли хрущевские гонения, а Вы как раз учились в школе… Каково Вам пришлось?
— Никто из нас не был ни октябренком, ни пионером. Тяжелее всех приходилось старшему брату. Он первый выдержал натиск школьной администрации, и его стойкость была нам примером. Господь не оставлял нас и оказывал нам помощь через людей или через различные жизненные ситуации.
Во втором классе произошел со мной такой случай. Мы во что-то играли, и у меня из-за воротничка рубашки выскочила тесемка от крестика. Со звонком я поторопился в класс, меня остановила учительница, потянула за веревочку и увидела крестик. Она пошла к директору, сообщила ему, а когда пришла в класс, вызвала меня к доске и объявляет: «Этот ученик носит крестик и ходит в церковь». Далее, не зная, что сказать, а желая показать, что я не такой, как все, спрашивает: «А вы, ребята, ходите в церковь?». Ребенок есть ребенок, его спрашивают, и он неосознанно хочет в чем-то проявиться. Перед этим меня учительница хвалила за то, что я аккуратный, а в данный момент мои одноклассники просто не знали, что она хочет стыдить меня за то, что хожу в храм. Поэтому, услышав вопрос учительницы, более половины класса подняли руки и, выскакивая из-за парт, наперебой кричали: «Я был в церкви с бабушкой», «Я ездил в деревню и там был в церкви», «А я причащался» и т. д. Не ожидая такой реакции, учительница посадила меня и обрушилась на всех, что в церковь ходить плохо, Бога нет и т. д. Она сама была не рада, что подняла этот вопрос. Восьми- и девятилетние дети не поняли ее. Получилось обратное — я возвращался за свою парту, не чувствуя себя одиноким.
С пятого класса классным руководителем у меня был преподаватель истории Дмитрий Михайлович Богородский. Он иногда задерживал меня после урока, чтобы уточнить, понял ли я новую тему. Сейчас я вспоминаю, что почти всегда это были темы, которые касались Церкви. К примеру, о сражении на Куликовом поле и роли Сергия Радонежского (он не употреблял тогда слова «преподобный»). Как я понимаю, он, чтобы не обсуждать запретные темы со всем классом, хотел поговорить со мной, чтобы я лучше усвоил значение Церкви в истории нашего государства. Наедине со мной он говорил о ее положительной роли. Позже, когда я учился в семинарии, на уроках Истории Русской Церкви мне очень пригодились эти дополнительные знания. Многие стороны церковной истории Дмитрий Михайлович помог мне понять еще в школьные годы.
Он также заступался за нас перед руководством школы, смягчая атеистическое давление. Нередко на совещаниях у директора школы, когда вызывали маму и спрашивали, почему мы не вступаем в пионеры, он говорил: «Что вы поднимаете вопрос о Капалиных? Они учатся хорошо, поведение отличное, а придет время, вступят в пионеры». А потом, оставаясь один на один, предупреждал маму: «Завтра будут принимать в пионеры, ваши могут не приходить». А мы и рады — дома посидим.
Когда я уже учился в семинарии, мой старший брат, отец Николай, работал у владыки Питирима (Нечаева) в Издательском отделе. Как-то он приехал в Лавру и говорит мне, что Дмитрий Михайлович поступил на работу в Издательский отдел и передает мне свое приветствие, что он всегда верил в Бога, ходил в храм, но не в наш, а ездил в Москву, и что он очень рад за нас. Я, когда бывал в Издательском отделе в Москве, встречался с ним, и мы много беседовали о тех годах. Он был замечательный человек, эрудированный и глубоко верующий.
— Кто, кроме Дмитрия Михайловича, помогал Вам сохранить веру и расти в ней?
— Во все времена важно не только сохранять веру, но и передавать ее. Несмотря на хрущевские гонения, Церковь в то время сделала это. Тогда не издавалась просветительская литература, не снимались фильмы о Церкви, о храмах и монастырях, не было религиозных кружков, а государством активно велась атеистическая работа. Но народ, духовенство и монашествующие не только смогли сохранить веру, но и нашли способы передать эту веру нам, молодым. Тогда люди поняли, что выступления против атеистической идеологии власти не изменят положения Церкви и что важно сохранить веру в детских сердцах через семьи. В годы хрущевских гонений в Лавру преподобного Сергия ездило нас, школьников, человек 30-40. Мы и наши родители общались и поддерживали друг друга, также нас поддерживала лаврская братия.
У нас на приходе в Удельной тоже были верующие подростки, мои ровесники, и мы общались семьями. Надо отметить, тогда между прихожанами и духовенством была более тесная связь. К нам часто домой приходили наши священники и прихожане, приезжали монахи из Лавры и из других мест. Бывал у нас иеродиакон Власий (Перегонцев, ныне схиархимандрит), к которому сейчас в Боровский монастырь едут со всей страны. Приезжали архимандрит Тихон (Агриков), архимандрит Варнава (Кедров). Они все нас поддерживали. Я сейчас за каждой Литургией поминаю в молитвах монахинь Михаилу и Питириму, которые жили в доме напротив, и мы часто к ним ходили в гости, а они угощали нас серафимовскими сухариками.
Помню и других прихожанок, которые после Литургии бывали у нас дома. Особенно они поддерживали нас, когда болела мама. Алтарницей в храме была, как мы ее звали, баба Вера. Жила она в городе Жуковске, но, несмотря на это, почти каждый день после богослужения заходила к нам, чтобы помочь по дому или на огороде, а затем только уезжала домой, взяв с собой что-нибудь почистить или подремонтировать, и уже на следующий день приносила. Поминаю и тетю Варю. Она была образованным человеком, но так любила Церковь, что ушла со своей работы и устроилась ночной уборщицей, чтобы всегда иметь возможность посещать храм. Она тоже несколько раз в неделю бывала у нас, учила, как полоть грядки, обрывать пасынки у помидоров. Это были истинные мироносицы по жизни: помогая по хозяйству, они всегда находили время с нами побеседовать, рассказать о церковных праздниках, о подвигах мучеников. Вот такой был наш приход — народ дружный и отзывчивый. И это тоже помогало нам сохранять веру.
— А как Вы пришли к монашескому постригу?
— Я с детства мечтал стать монахом. Когда мы ездили в Лавру, я видел, в каком тяжелом положении там находилась братия монастыря, какие трудности она испытывала, и думал, когда вырасту, приду в Лавру и буду их защищать.
Лукавый действовал хитро. Власть не сама преследовала монахов, а посылала психически нездоровых людей, и те устраивали разные провокации. Показательной для меня стала судьба архимандрита Тихона (Агрикова). Умнейший человек, образованный, духовный, молитвенник, но власти он не нравился, потому что к нему шла молодежь. В Лавру тогда приезжало множество людей, и под воскресные и праздничные дни многие оставались ночевать в Трапезном храме. Храм заполнялся, и там всю ночь совершалась исповедь. Мы, когда ездили в Лавру, всегда ночевали в храме. Отец Тихон обычно исповедовал до четырех-пяти часов утра, а затем шел к себе в келью, но не для отдыха, а чтобы помолиться за нас, исповедовавшихся у него. Около шести часов утра он возвращался в храм и служил раннюю Литургию, а потом шел в храм Всех святых, в земле Российской просиявших, и там исповедовал тех, кто приезжал на позднюю Литургию. Он любил помогать людям, а они очень любили его и слушали каждое его слово.
Из-за его популярности среди народа власти стали устраивать провокации. Несколько больных постоянно появлялись в Лавре, бегали за ним, делали попытки нападения и устраивали разного рода беспорядки. Власть лишила отца Тихона прописки, он несколько месяцев жил у инспектора Семинарии архимандрита Симона (Новикова, впоследствии митрополита Рязанского), а затем патриарх Алексий I (Симанский) направил его духовником в Мукачевский монастырь. Но и там он не смог спокойно жить и вынужден был скрываться на Кавказе, в Абхазии… И вот я еще мальчиком думал: вырасту, стану монахом, как отец Тихон, и буду его защищать!
Поступив в Семинарию, я через два месяца учебы пришел к отцу Варнаве и спросил, могу ли сейчас принять постриг. Он ответил: «Подожди, не спеши, сначала получи образование. Церкви нужны грамотные монахи».
В ноябре 1976 года архимандрит Варнава стал епископом Чебоксарским. Я тогда учился в Академии и перед Великим постом второй раз по поводу своего пострига говорил уже с инспектором Семинарии архимандритом Александром (Тимофеевым, позднее архиепископом Саратовским; +2000). Он мне тоже посоветовал прежде окончить Академию и написать диссертацию. Это были мудрые советы. Тогда в Академии была большая нагрузка по учебе, и совместить выполнение монашеских обетов, учебу, послушание по библиотеке (на втором и третьем курсах Академии я был также сотрудником библиотеки) и написание научной работы было бы трудно.
— Приходилось слышать, что в день пострига или накануне на человека нападают страшные искушения: страх, смущение, растерянность, сомнения («Зачем я это делаю?»). Было с Вами что-то подобное?
— Нет, ничего подобного не было, я чувствовал только радость. Две ночи я стоял в храме, молился, и не было никакой усталости. Когда на третий день встретил ректора архиепископа Владимира (Сабодана, впоследствии митрополита Киевского и всея Украины; +2014), он сказал: «Брат Климент, а ты помолодел». Действительно, я чувствовал некую молодость души, хотя три дня не спал.
— Я с детства мечтал стать монахом. Когда мы ездили в Лавру, я видел, в каком тяжелом положении там находилась братия монастыря, какие трудности она испытывала, и думал, когда вырасту, приду в Лавру и буду их защищать.
Лукавый действовал хитро. Власть не сама преследовала монахов, а посылала психически нездоровых людей, и те устраивали разные провокации. Показательной для меня стала судьба архимандрита Тихона (Агрикова). Умнейший человек, образованный, духовный, молитвенник, но власти он не нравился, потому что к нему шла молодежь. В Лавру тогда приезжало множество людей, и под воскресные и праздничные дни многие оставались ночевать в Трапезном храме. Храм заполнялся, и там всю ночь совершалась исповедь. Мы, когда ездили в Лавру, всегда ночевали в храме. Отец Тихон обычно исповедовал до четырех-пяти часов утра, а затем шел к себе в келью, но не для отдыха, а чтобы помолиться за нас, исповедовавшихся у него. Около шести часов утра он возвращался в храм и служил раннюю Литургию, а потом шел в храм Всех святых, в земле Российской просиявших, и там исповедовал тех, кто приезжал на позднюю Литургию. Он любил помогать людям, а они очень любили его и слушали каждое его слово.
Из-за его популярности среди народа власти стали устраивать провокации. Несколько больных постоянно появлялись в Лавре, бегали за ним, делали попытки нападения и устраивали разного рода беспорядки. Власть лишила отца Тихона прописки, он несколько месяцев жил у инспектора Семинарии архимандрита Симона (Новикова, впоследствии митрополита Рязанского), а затем патриарх Алексий I (Симанский) направил его духовником в Мукачевский монастырь. Но и там он не смог спокойно жить и вынужден был скрываться на Кавказе, в Абхазии… И вот я еще мальчиком думал: вырасту, стану монахом, как отец Тихон, и буду его защищать!
Поступив в Семинарию, я через два месяца учебы пришел к отцу Варнаве и спросил, могу ли сейчас принять постриг. Он ответил: «Подожди, не спеши, сначала получи образование. Церкви нужны грамотные монахи».
В ноябре 1976 года архимандрит Варнава стал епископом Чебоксарским. Я тогда учился в Академии и перед Великим постом второй раз по поводу своего пострига говорил уже с инспектором Семинарии архимандритом Александром (Тимофеевым, позднее архиепископом Саратовским; +2000). Он мне тоже посоветовал прежде окончить Академию и написать диссертацию. Это были мудрые советы. Тогда в Академии была большая нагрузка по учебе, и совместить выполнение монашеских обетов, учебу, послушание по библиотеке (на втором и третьем курсах Академии я был также сотрудником библиотеки) и написание научной работы было бы трудно.
— Приходилось слышать, что в день пострига или накануне на человека нападают страшные искушения: страх, смущение, растерянность, сомнения («Зачем я это делаю?»). Было с Вами что-то подобное?
— Нет, ничего подобного не было, я чувствовал только радость. Две ночи я стоял в храме, молился, и не было никакой усталости. Когда на третий день встретил ректора архиепископа Владимира (Сабодана, впоследствии митрополита Киевского и всея Украины; +2014), он сказал: «Брат Климент, а ты помолодел». Действительно, я чувствовал некую молодость души, хотя три дня не спал.
— Какой духовный и интеллектуальный опыт дало Вам окормление Патриарших приходов на неправославном американском континенте?
— Служение в Америке — это особая тема. До епископской хиротонии я несколько раз принимал участие в конференциях и семинарах, проводимых «Синдесмосом». «Синдесмос» — это содружество православных молодежных организаций и учебных богословских школ. Посещая другие Православные Церкви, я увидел, что приходская жизнь у них организована не так, как у нас в Советском Союзе. До этого я знал, что при православных храмах за границей есть молодежные кружки, объединения верующих, воскресные школы и т. д., только из выступлений митрополита Антония (Сурожского) и священника Виктора Потапова на радио «Свобода» и из других передач, которые велись из Европы и Америки. Но когда я побывал во Франции, Финляндии, США, то увидел реальную церковную жизнь. Тогда она меня заинтересовала.
Думаю, что мое назначение управляющим приходами в США и Канаде было промыслительным. Я не просто ехал послужить в другую страну. Вначале Господь дал мне увидеть, какие формы церковной работы существуют среди православных диаспор в Европе, а затем судил поработать в Америке, чтобы я смог приобрести тот опыт, который по возвращении на Родину потребуется для воссоздания всего того, что у нас было разрушено.
— Служение в Америке — это особая тема. До епископской хиротонии я несколько раз принимал участие в конференциях и семинарах, проводимых «Синдесмосом». «Синдесмос» — это содружество православных молодежных организаций и учебных богословских школ. Посещая другие Православные Церкви, я увидел, что приходская жизнь у них организована не так, как у нас в Советском Союзе. До этого я знал, что при православных храмах за границей есть молодежные кружки, объединения верующих, воскресные школы и т. д., только из выступлений митрополита Антония (Сурожского) и священника Виктора Потапова на радио «Свобода» и из других передач, которые велись из Европы и Америки. Но когда я побывал во Франции, Финляндии, США, то увидел реальную церковную жизнь. Тогда она меня заинтересовала.
Думаю, что мое назначение управляющим приходами в США и Канаде было промыслительным. Я не просто ехал послужить в другую страну. Вначале Господь дал мне увидеть, какие формы церковной работы существуют среди православных диаспор в Европе, а затем судил поработать в Америке, чтобы я смог приобрести тот опыт, который по возвращении на Родину потребуется для воссоздания всего того, что у нас было разрушено.
Попытаюсь отметить некоторые стороны жизни православных приходов за границей, которые важны для нас.
Первое, что считаю важным в церковной жизни,— это доступность архиерея, простота отношений епископа с духовенством и верующими людьми. В Америке мне приходилось видеть, как епископ в простой обстановке сидел и беседовал с прихожанами или ехал вместе с ними в паломничество в одном автобусе. Я сам с Блаженнейшим митрополитом Феодосием (Лазором, главой Православной Церкви в Америке в 1977-2002 годах) совершал паломничество на Аляску. Это не была заранее сформированная официальная группа. Церковь объявила о предстоящей поездке, и любой желающий мог записаться и вместе с главой Церкви ехать на Аляску. В паломничестве тогда приняли участие человек 100—120 мирян и священников из разных приходов и епархий Восточных штатов США. Во время поездки владыка Феодосий общался со всеми, и я видел единую духовную семью, это была одна Церковь.
Также неоднократно я посещал Свято-Тихоновский монастырь в Саут-Канаане и видел архиепископа Германа (Свайко, главу Православной Церкви в Америке в 2002-2008 годах), беседующего с паломниками или во время всенощного бдения исповедующего священников и прихожан. Были там и другие духовники, которые тоже исповедовали наряду с владыкой.
Вот эта непосредственность общения и доступность епископа для духовенства и мирян очень важна для Церкви сегодня. И наша Церковь через создание новых епархий сейчас идет в этом направлении. Территориальное сокращение епархий должно сблизить епископа, духовенство, монашествующих и народ, сделать их единой духовной семьей, сообща решающей проблемы и живущей евангельским духом.
Первое, что считаю важным в церковной жизни,— это доступность архиерея, простота отношений епископа с духовенством и верующими людьми. В Америке мне приходилось видеть, как епископ в простой обстановке сидел и беседовал с прихожанами или ехал вместе с ними в паломничество в одном автобусе. Я сам с Блаженнейшим митрополитом Феодосием (Лазором, главой Православной Церкви в Америке в 1977-2002 годах) совершал паломничество на Аляску. Это не была заранее сформированная официальная группа. Церковь объявила о предстоящей поездке, и любой желающий мог записаться и вместе с главой Церкви ехать на Аляску. В паломничестве тогда приняли участие человек 100—120 мирян и священников из разных приходов и епархий Восточных штатов США. Во время поездки владыка Феодосий общался со всеми, и я видел единую духовную семью, это была одна Церковь.
Также неоднократно я посещал Свято-Тихоновский монастырь в Саут-Канаане и видел архиепископа Германа (Свайко, главу Православной Церкви в Америке в 2002-2008 годах), беседующего с паломниками или во время всенощного бдения исповедующего священников и прихожан. Были там и другие духовники, которые тоже исповедовали наряду с владыкой.
Вот эта непосредственность общения и доступность епископа для духовенства и мирян очень важна для Церкви сегодня. И наша Церковь через создание новых епархий сейчас идет в этом направлении. Территориальное сокращение епархий должно сблизить епископа, духовенство, монашествующих и народ, сделать их единой духовной семьей, сообща решающей проблемы и живущей евангельским духом.
Кроме того, и считаю это важным для себя, находясь в США в инославном окружении, я почувствовал важность веры, важность Православия для меня и для России. Америка — религиозная страна с пуританским мышлением. Президент приносит присягу на Библии. В Нью-Йорке около 7-8 тысяч храмов всех конфессий. В США около 2 миллионов православных, и почти 30% из них посещают храмы в воскресенье. У нас приход в Пассейке (штат Нью-Джерси) объединял около тысячи прихожан, и в простое воскресенье на службе было от 400 до 500 человек. Такое же количество прихожан бывало на службе в Гарфилде (штат Нью-Джерси), Филадельфии, Детройте. Приходили в храм семьями, и дети находились в храме всю службу. У нас распространена практика, когда малышей приносят только к причастию, а там родители приходили к началу Литургии вместе с детьми. А для того, чтобы самые маленькие из них не шумели во время службы, для них оборудована комната, в которую транслируется богослужение. Эта комната отделена от храма стеклянной стеной, так что детям видно все, что в нем происходит. Родители молятся за Литургией, детские голоса во время службы не слышны, а сами дети слышат и видят богослужение и привыкают к нему.
После Литургии в приходском зале священник и прихожане имеют возможность общаться друг с другом. Мы должны понять, что каждый человек, даже самый маленький, нуждается в общении со священником. В США наши прихожане живут в агрессивной по отношению к Православию культурной и инославной среде. Священник должен бороться за каждую душу, в том числе и юную, поэтому он близок к народу, и не только к своим прихожанам, а ко всякому, кто заходит в храм. У нас такая же ситуация, но часто священник ищет не того, кому нужно помочь обрести или сохранить веру, а спонсора…
Еще один момент. Для наших прихожан в США Православие имело большое значение. Оно помогало им сохранить веру, свою культуру и язык. Пусть они не все понимали, но, общаясь с ними, в том числе с молодыми прихожанами, я лучше понял значение для нас нашей веры, православной культуры, церковнославянского языка. Соприкасаясь с другими культурными традициями, я почувствовал уникальность нашей культуры и ее отличие от иных — она основана на Православии, и православная вера — это ее стержень.
После Литургии в приходском зале священник и прихожане имеют возможность общаться друг с другом. Мы должны понять, что каждый человек, даже самый маленький, нуждается в общении со священником. В США наши прихожане живут в агрессивной по отношению к Православию культурной и инославной среде. Священник должен бороться за каждую душу, в том числе и юную, поэтому он близок к народу, и не только к своим прихожанам, а ко всякому, кто заходит в храм. У нас такая же ситуация, но часто священник ищет не того, кому нужно помочь обрести или сохранить веру, а спонсора…
Еще один момент. Для наших прихожан в США Православие имело большое значение. Оно помогало им сохранить веру, свою культуру и язык. Пусть они не все понимали, но, общаясь с ними, в том числе с молодыми прихожанами, я лучше понял значение для нас нашей веры, православной культуры, церковнославянского языка. Соприкасаясь с другими культурными традициями, я почувствовал уникальность нашей культуры и ее отличие от иных — она основана на Православии, и православная вера — это ее стержень.
— Вы приняли Калужскую епархию в 1990 году, когда все ее знаменитые монастыри: Мещовский Свято-Георгиевский, Тихонова пустынь, Свято-Пафнутьев Боровский монастырь, Черноостровский Никольский, Шамордино, Оптина пустынь — были разрушены, осквернены, здания много лет использовались не по назначению... Расскажите, пожалуйста, о том, что было самым трудным и что — самым радостным, самым чудесным в длительном и нелегком процессе восстановления этих обителей и калужских приходских храмов. Все ли монастыри удалось возродить?
— Не все сохранилось даже разрушенным. У нас под Перемышлем был известный Лютиков монастырь. При советской власти он был полностью уничтожен, и сейчас мы пытаемся его возродить. В Казанском девичьем монастыре в Калуге сохранился только соборный храм, и тот по сей день используется в качестве архивохранилища. Также в Калуге храм Смоленской иконы Божией Матери был перестроен под жилой дом и таковым является по настоящее время. Все здания Боровенского Ферапонтова монастыря разрушены, за исключением Успенского собора, который стоит, но в полуруинированном состоянии, а по архитектуре он уникален и очень интересен.
Но не это самое трудное. Важно возродить духовную жизнь. Можно получить в собственность Церкви все здания, восстановить все храмы — камни есть, мастеров найти можно, и жертвователи появятся, но сами по себе здания не будут духовно живы, не будут приводить к Богу, если не будет тех, кто мог бы водительствовать людей ко спасению. Господь помогает восстановить или построить храм, но как мы воспользуемся этим, зависит от нас.
Мы в Обнинске начали строить храм в июне 1998 года. В центре города был выкопан котлован, и стояла табличка: «Здесь будет храм». А в августе, вы помните,— кризис, обвал рубля… Но, несмотря на кризис, к ноябрю был закончен нулевой цикл, а к празднованию 2000-летия Рождества Христова храм был построен и в нем начались богослужения. В стране кризис, а народ на строительство храма жертвовал деньги. Даже те, кто не считал себя верующим, приходили в храм и спрашивали, чем они могут помочь.
— Не все сохранилось даже разрушенным. У нас под Перемышлем был известный Лютиков монастырь. При советской власти он был полностью уничтожен, и сейчас мы пытаемся его возродить. В Казанском девичьем монастыре в Калуге сохранился только соборный храм, и тот по сей день используется в качестве архивохранилища. Также в Калуге храм Смоленской иконы Божией Матери был перестроен под жилой дом и таковым является по настоящее время. Все здания Боровенского Ферапонтова монастыря разрушены, за исключением Успенского собора, который стоит, но в полуруинированном состоянии, а по архитектуре он уникален и очень интересен.
Но не это самое трудное. Важно возродить духовную жизнь. Можно получить в собственность Церкви все здания, восстановить все храмы — камни есть, мастеров найти можно, и жертвователи появятся, но сами по себе здания не будут духовно живы, не будут приводить к Богу, если не будет тех, кто мог бы водительствовать людей ко спасению. Господь помогает восстановить или построить храм, но как мы воспользуемся этим, зависит от нас.
Мы в Обнинске начали строить храм в июне 1998 года. В центре города был выкопан котлован, и стояла табличка: «Здесь будет храм». А в августе, вы помните,— кризис, обвал рубля… Но, несмотря на кризис, к ноябрю был закончен нулевой цикл, а к празднованию 2000-летия Рождества Христова храм был построен и в нем начались богослужения. В стране кризис, а народ на строительство храма жертвовал деньги. Даже те, кто не считал себя верующим, приходили в храм и спрашивали, чем они могут помочь.
Еще отмечу настоящее чудо, которое Господь явил через открытие Черноостровского Никольского монастыря в Малоярославце. Когда я был назначен в епархию, после прибытия сразу поехал знакомиться с храмами — действующими и закрытыми. В то время у нас еще не было ни одного епархиального монастыря. И, посещая недействующий Боровский монастырь, я подумал, что надо его открывать как мужской. А при осмотре монастырских зданий в Малоярославце у меня родилась мысль, что здесь будет женская обитель.
В 1991 году оба монастырских комплекса были переданы епархии. Но не все пошло, как я предполагал. Группа молодых людей во главе с одним иеромонахом из Троице-Сергиевой Лавры настояла, чтобы в Малоярославце был открыт мужской монастырь. Как я их ни уговаривал, ничего сделать не смог и согласился. Не прошло и года, как мужское монашеское братство в Малоярославце распалось. Значительная часть из уцелевших монастырских строений стояла в руинах, а в немногих уцелевших зданиях условия для жизни были трудные. Единственный на тот момент действующий храм отапливался углем. Но главное в монашеской общине — это не бытовые условия, а правильная организация духовной жизни, которую, видимо, наладить не удалось. В конце августа 1992 года в монастыре никого не осталось, последним уходил отец иеромонах. Он отпросился вернуться в Троице-Сергиеву Лавру и отдал мне все ключи.
Тогда я подумал, что первая мысль — открыть здесь женский монастырь — была от Бога. Но как это сделать? В восстановлении монастыря большое значение имеет игумения, потому что на ней лежит ответственность за организацию всех работ и, главное, за налаживание духовной жизни насельниц. На территории России в советское время женских монастырей не было. В связи с празднованием 1000-летия Крещения Руси Церкви передали Толгский монастырь, в мае 1990 года — Шамордино, и найти настоятельницу для женского монастыря было непросто.
Но Господь помог. Еще зимой 1992 года епархии передали одно из зданий комплекса Калужской духовной семинарии. В нем я устроил епархиальное управление, там же и жил. Где-то в мае месяце я попросил у настоятельницы Шамординского монастыря игумении Никоны (Перетягиной) откомандировать для проживания при епархиальном доме послушницу, чтобы она готовила обед и убиралась в епархии. Матушка прислала инокиню Евфрасию (Ильину, имя в монашеском постриге — Николая), и она успешно трудилась.
В 1991 году оба монастырских комплекса были переданы епархии. Но не все пошло, как я предполагал. Группа молодых людей во главе с одним иеромонахом из Троице-Сергиевой Лавры настояла, чтобы в Малоярославце был открыт мужской монастырь. Как я их ни уговаривал, ничего сделать не смог и согласился. Не прошло и года, как мужское монашеское братство в Малоярославце распалось. Значительная часть из уцелевших монастырских строений стояла в руинах, а в немногих уцелевших зданиях условия для жизни были трудные. Единственный на тот момент действующий храм отапливался углем. Но главное в монашеской общине — это не бытовые условия, а правильная организация духовной жизни, которую, видимо, наладить не удалось. В конце августа 1992 года в монастыре никого не осталось, последним уходил отец иеромонах. Он отпросился вернуться в Троице-Сергиеву Лавру и отдал мне все ключи.
Тогда я подумал, что первая мысль — открыть здесь женский монастырь — была от Бога. Но как это сделать? В восстановлении монастыря большое значение имеет игумения, потому что на ней лежит ответственность за организацию всех работ и, главное, за налаживание духовной жизни насельниц. На территории России в советское время женских монастырей не было. В связи с празднованием 1000-летия Крещения Руси Церкви передали Толгский монастырь, в мае 1990 года — Шамордино, и найти настоятельницу для женского монастыря было непросто.
Но Господь помог. Еще зимой 1992 года епархии передали одно из зданий комплекса Калужской духовной семинарии. В нем я устроил епархиальное управление, там же и жил. Где-то в мае месяце я попросил у настоятельницы Шамординского монастыря игумении Никоны (Перетягиной) откомандировать для проживания при епархиальном доме послушницу, чтобы она готовила обед и убиралась в епархии. Матушка прислала инокиню Евфрасию (Ильину, имя в монашеском постриге — Николая), и она успешно трудилась.
В конце августа, когда возникла необходимость что-то решать с монастырем в Малоярославце — ключи от зданий есть, а монахов нет, я направил туда инокиню Евфрасию. Дав ей ключи, я сказал: «Матушка, поезжайте в монастырь, я хочу устроить в нем женскую обитель. Там временно будет служить иеромонах, а вы хоть за порядком будете следить». Когда я приехал через неделю, матушка спросила благословения на проживание с ней одной сестры, а через две-три недели сказала, что к ней просятся еще несколько сестер. Через полгода их было уже около 50. Тогда же сестры приютили нескольких беспризорных сирот. Вскоре при монастыре был открыт приют для девочек «Отрада». Это одно из первых церковных социальных учреждений в России постсоветского времени.
К началу двухтысячных годов все монастырские здания и храмы были восстановлены, построено прекрасное современное здание для приюта. За несколько лет число сестер в монастыре выросло до ста человек, а в приюте воспитывались 60 девочек. Но самое главное — в монастыре сложилась правильная духовная жизнь.
Приведу еще один пример. Когда возрождали Казанский девичий монастырь в Калуге, первым делом возникла та же проблема с кандидатурой настоятельницы. В храме святых апостолов Петра и Павла, который тогда восстанавливался, трудилась незамужняя молодая женщина Юлия — лет тридцати пяти, дочь известных в Калуге художников. Она пошла по стопам родителей и работала художником в детском театре, а в свободное время посещала все церковные службы и помогала убираться в храме.
Я с ней поговорил и предложил пойти в монастырь старшей сестрой. Она отказывалась, ссылаясь на то, что надо будет строить и восстанавливать здания, учить молитве и духовной жизни, а она в этом ничего не понимает, особенно в стройках, так и выразилась: «Я и гвоздя в стену никогда не забивала, тут же целые здания надо восстанавливать, храмы реставрировать». Но по послушанию она приняла это назначение.
Через год приехал к ним, спрашиваю: «Где матушка Анастасия?». Мне ответили: «На стройке». Тогда восстанавливали трехэтажное здание, где располагались монастырь и православная гимназия. Обхожу вокруг, ее не вижу. Зашел внутрь, там все межэтажные деревянные перекрытия сняты, и кладут новые стальные двутавровые балки, а матушка стоит на одном из двутавров на высоте 6-7 метров и руководит их установкой. Увидев меня, направляющегося к шаткой лесенке, она закричала: «Владыка, не поднимайтесь! Балки не закреплены, лестница может не выдержать». После того здания игумения Анастасия восстановила еще и Спасо-Воротынский монастырь.
Так вот Господь помог не только здания вернуть, но и людей дал, которые смогли эти здания восстановить и, главное, духовную жизнь возродить. Обе игумении — и матушка Николая, и матушка Анастасия — во всем полагаются на Бога, и в основе всех их трудов лежит молитва.
К началу двухтысячных годов все монастырские здания и храмы были восстановлены, построено прекрасное современное здание для приюта. За несколько лет число сестер в монастыре выросло до ста человек, а в приюте воспитывались 60 девочек. Но самое главное — в монастыре сложилась правильная духовная жизнь.
Приведу еще один пример. Когда возрождали Казанский девичий монастырь в Калуге, первым делом возникла та же проблема с кандидатурой настоятельницы. В храме святых апостолов Петра и Павла, который тогда восстанавливался, трудилась незамужняя молодая женщина Юлия — лет тридцати пяти, дочь известных в Калуге художников. Она пошла по стопам родителей и работала художником в детском театре, а в свободное время посещала все церковные службы и помогала убираться в храме.
Я с ней поговорил и предложил пойти в монастырь старшей сестрой. Она отказывалась, ссылаясь на то, что надо будет строить и восстанавливать здания, учить молитве и духовной жизни, а она в этом ничего не понимает, особенно в стройках, так и выразилась: «Я и гвоздя в стену никогда не забивала, тут же целые здания надо восстанавливать, храмы реставрировать». Но по послушанию она приняла это назначение.
Через год приехал к ним, спрашиваю: «Где матушка Анастасия?». Мне ответили: «На стройке». Тогда восстанавливали трехэтажное здание, где располагались монастырь и православная гимназия. Обхожу вокруг, ее не вижу. Зашел внутрь, там все межэтажные деревянные перекрытия сняты, и кладут новые стальные двутавровые балки, а матушка стоит на одном из двутавров на высоте 6-7 метров и руководит их установкой. Увидев меня, направляющегося к шаткой лесенке, она закричала: «Владыка, не поднимайтесь! Балки не закреплены, лестница может не выдержать». После того здания игумения Анастасия восстановила еще и Спасо-Воротынский монастырь.
Так вот Господь помог не только здания вернуть, но и людей дал, которые смогли эти здания восстановить и, главное, духовную жизнь возродить. Обе игумении — и матушка Николая, и матушка Анастасия — во всем полагаются на Бога, и в основе всех их трудов лежит молитва.
— Значит, все же удается возродить монашество хотя бы в какой-то мере? Те, кто населяют сегодня возрожденные обители, кто трудятся и спасаются в них, как получилось, что они в наше время пришли в монастырь?
— Пути Господни неисповедимы. Каждый насельник и каждая насельница прошли свой духовный путь к Богу. Из бесед с ними я понял одно: Христос через евангельское слово или жизненные обстоятельства заставил их задуматься над самым главным — как освободиться от греха и начать поиск духовной жизни.
Хотя и был длительный атеистический период, но Господь нас не оставлял. В Советском Союзе почти не издавалось книг о вере, но литература наших отечественных классиков по своему содержанию духовна. Во многих произведениях Пушкина, Гоголя, Достоевского можно увидеть отображение идеалов Евангелия. Они учат добру, нравственности и показывают близость Бога к человеку, а также ответственность человека за свои дела. В советское время многие через чтение русской классики приходили к вере в Бога.
Евангелие имеет большое значение для человека. Через слово Евангелия Сам Христос говорит нам, а Его слово — это кислород для души. Без знания Евангелия нельзя понять историю России, нашей культуры, дух народа. Если мы обратимся к любому виду искусства, будь-то литература, музыка, живопись, во всех этих творческих направлениях присутствует религиозная тематика. Создатели классических произведений всегда, по сути, искали Бога. Одни Его находили, и Господь легким прикосновением зарождал в их сердцах веру, а другие в поисках Бога блуждали всю жизнь.
Современных монахов и монахинь Христос привел к вере и в монастырь через Свое прикосновение к их сердцам. В какой-то момент каждый из них понял, что в их жизни что-то не так, что ее необходимо изменить. И они приходили в храм, а потом шли в монастырь и оставались там, потому что видели: Церковь предлагает правильный путь жизни.
Каждый человек с возрастом понимает, что ничего из земного приобретения он, переступая черту, с собой не возьмет. Все останется здесь, когда мы сделаем первый шаг в новую (и уже вечную!) жизнь. Но какой она будет: с Богом, Начальником жизни, или вне Его — это все решается здесь и сейчас, на этом отрезке, который мы называем «жизнь». Как мы его проходим? В суете, гонке за приобретениями, в чувственных наслаждениях, алчности, гордыне... Но что мы тогда приобретаем для вечности? Ведь настоящая жизнь человека — только та, которая проходит в единении с Богом, сотворившим этот мир и давшим жизнь всему живущему. И когда человек начинает задумываться, на что он тратит все свои силы, время, здоровье, то приходит к выводу: надо собирать то сокровище, которое нетленно и определяет его вечное благосостояние и непреходящую радость.
— У Вас нет такой тревоги: пройдет десять-пятнадцать лет, и не будет уже людей, стремящихся к монашескому постригу?..
— Таких опасений у меня нет. Я уверен: люди, которым Христос нужен более всего, всегда будут, и монастыри не будут пустовать. Да, в католической церкви упадок монашества, у греков происходит сокращение насельников в монастырях, то же мы видим и в братских славянских церквях, но у нас количество монастырей за последние двадцать лет выросло в десятки раз, и во всех есть насельники, и приходят новые послушники и послушницы. Среди поступающих в монастырь есть люди в возрасте, но есть и совсем молодые, только окончившие школу. Их, конечно, не сразу постригают. Сначала они проходят искус, и, только если есть у них действительное намерение посвятить жизнь Богу, тогда их принимают в монастырь и потом постригают.
Но сам приход людей в монастырь, в том числе молодых, говорит о том, что тяга к монашеству в народе есть. Монастыри на Руси всегда были центрами духовной и социальной жизни, они освящали жизнь всего народа и помогали ему. За молитвами в монастырь приходили князья и крестьяне, бояре и воины, купцы и служивый народ, и все по вере получали помощь. И сейчас мы видим в монастырях людей разных: это и писатели, и художники, и бизнесмены, и министры. Все они ищут ответ на вопрос: «Как жить, чтобы спастись?».
Наш народ блуждает, но не забыл Творца. А раз мы помним Бога, то и Он нас не оставит. В советское время хотя и воспитывали всех в безверии, но народ все же Бога не забыл. И Пасху, и Рождество помнили. Я сам видел, как ответственные партийные работники, зайдя в храм, тайком крестились и ставили свечки. А сейчас народ ищет духоносных людей и идет в монастыри. А раз ищет, значит, Бог даст ему монахов-молитвенников, и подвижников, и духовных наставников. Федор Михайлович Достоевский как-то сказал: «Молитва монахов еще не раз спасет Россию». Я верю в это.
— Пути Господни неисповедимы. Каждый насельник и каждая насельница прошли свой духовный путь к Богу. Из бесед с ними я понял одно: Христос через евангельское слово или жизненные обстоятельства заставил их задуматься над самым главным — как освободиться от греха и начать поиск духовной жизни.
Хотя и был длительный атеистический период, но Господь нас не оставлял. В Советском Союзе почти не издавалось книг о вере, но литература наших отечественных классиков по своему содержанию духовна. Во многих произведениях Пушкина, Гоголя, Достоевского можно увидеть отображение идеалов Евангелия. Они учат добру, нравственности и показывают близость Бога к человеку, а также ответственность человека за свои дела. В советское время многие через чтение русской классики приходили к вере в Бога.
Евангелие имеет большое значение для человека. Через слово Евангелия Сам Христос говорит нам, а Его слово — это кислород для души. Без знания Евангелия нельзя понять историю России, нашей культуры, дух народа. Если мы обратимся к любому виду искусства, будь-то литература, музыка, живопись, во всех этих творческих направлениях присутствует религиозная тематика. Создатели классических произведений всегда, по сути, искали Бога. Одни Его находили, и Господь легким прикосновением зарождал в их сердцах веру, а другие в поисках Бога блуждали всю жизнь.
Современных монахов и монахинь Христос привел к вере и в монастырь через Свое прикосновение к их сердцам. В какой-то момент каждый из них понял, что в их жизни что-то не так, что ее необходимо изменить. И они приходили в храм, а потом шли в монастырь и оставались там, потому что видели: Церковь предлагает правильный путь жизни.
Каждый человек с возрастом понимает, что ничего из земного приобретения он, переступая черту, с собой не возьмет. Все останется здесь, когда мы сделаем первый шаг в новую (и уже вечную!) жизнь. Но какой она будет: с Богом, Начальником жизни, или вне Его — это все решается здесь и сейчас, на этом отрезке, который мы называем «жизнь». Как мы его проходим? В суете, гонке за приобретениями, в чувственных наслаждениях, алчности, гордыне... Но что мы тогда приобретаем для вечности? Ведь настоящая жизнь человека — только та, которая проходит в единении с Богом, сотворившим этот мир и давшим жизнь всему живущему. И когда человек начинает задумываться, на что он тратит все свои силы, время, здоровье, то приходит к выводу: надо собирать то сокровище, которое нетленно и определяет его вечное благосостояние и непреходящую радость.
— У Вас нет такой тревоги: пройдет десять-пятнадцать лет, и не будет уже людей, стремящихся к монашескому постригу?..
— Таких опасений у меня нет. Я уверен: люди, которым Христос нужен более всего, всегда будут, и монастыри не будут пустовать. Да, в католической церкви упадок монашества, у греков происходит сокращение насельников в монастырях, то же мы видим и в братских славянских церквях, но у нас количество монастырей за последние двадцать лет выросло в десятки раз, и во всех есть насельники, и приходят новые послушники и послушницы. Среди поступающих в монастырь есть люди в возрасте, но есть и совсем молодые, только окончившие школу. Их, конечно, не сразу постригают. Сначала они проходят искус, и, только если есть у них действительное намерение посвятить жизнь Богу, тогда их принимают в монастырь и потом постригают.
Но сам приход людей в монастырь, в том числе молодых, говорит о том, что тяга к монашеству в народе есть. Монастыри на Руси всегда были центрами духовной и социальной жизни, они освящали жизнь всего народа и помогали ему. За молитвами в монастырь приходили князья и крестьяне, бояре и воины, купцы и служивый народ, и все по вере получали помощь. И сейчас мы видим в монастырях людей разных: это и писатели, и художники, и бизнесмены, и министры. Все они ищут ответ на вопрос: «Как жить, чтобы спастись?».
Наш народ блуждает, но не забыл Творца. А раз мы помним Бога, то и Он нас не оставит. В советское время хотя и воспитывали всех в безверии, но народ все же Бога не забыл. И Пасху, и Рождество помнили. Я сам видел, как ответственные партийные работники, зайдя в храм, тайком крестились и ставили свечки. А сейчас народ ищет духоносных людей и идет в монастыри. А раз ищет, значит, Бог даст ему монахов-молитвенников, и подвижников, и духовных наставников. Федор Михайлович Достоевский как-то сказал: «Молитва монахов еще не раз спасет Россию». Я верю в это.
— Однако до революции в русских монастырях подвизались тысячи монахов и монахинь, а сейчас в возрожденных обителях — насилу десятки. И не только о монастырях и монахах здесь нужно говорить. Если количество прихожан единственного в микрорайоне храма сравнить с числом жителей этого микрорайона — совсем небольшой процент получится.
— Но этот процент растет. Когда я приехал в Калугу, в городе было три храма, а сейчас 32. Каждый год создаются новые общины, и количество людей, посещающих храмы и участвующих в жизни Церкви, увеличивается. Все больше становится семей, в которых сохраняется церковная традиция. Как правило, такие семьи создают те, кто вырос в постсоветское время и с детства имеет веру.
Человеческая душа в период атеистической идеологии государства была изранена, измучена, истоптана. Когда советский период закончился, и Церковь получила свободу, одновременно свобода была дана и безнравственности. Достаточно посмотреть, что у нас показывают телеканалы в прайм-тайм. Герои большинства фильмов — убийцы, жулики, блудники или, как минимум, люди, разочаровавшиеся в своем браке и разрушившие его. Как будто это — образец для подражания, как будто развод — это норма жизни, неминуемый финал семейного союза. И какой мы хотим видеть страну в будущем? Как мы решим демографическую проблему, если мы не показываем по телевидению — а оно имеет большое влияние, особенно на молодежь,— нормальную благополучную семью, трудолюбивую, в которой было бы несколько детей, и все жили бы дружно? Надо признать, что мы лишаем молодежь примера супружеской верности, самоотверженности, терпения, любви — примера, который могли бы дать художественные фильмы. Если мы с экрана не говорим, что общество должно быть нравственным, то что мы получим? Об этом надо думать всем, не только Церкви.
Еще в детском саду надо формировать правильные семейные отношения. Мальчик должен расти любящим свою родину. А с чего начинается у него родина? С дома, со своей семьи. А сколько у нас детей живет в неполных семьях? Это трагедия для страны. Церковь старается вести работу в этом направлении. Сейчас разрабатывается программа создания семейных кризисных центров. Через эти центры Церковь будет пытаться изменить общую ситуацию в отношении к семейной жизни. А изменение нравственной ситуации в стране будет способствовать в какой-то мере возрастанию интереса и к духовной жизни.
Да, я согласен, что сегодня молодежи в Церкви мало, но она есть. Почему студенческая молодежь не идет в храмы, почему она никак не поймет, что без Бога ни до порога? Потому что не знает своей родной культуры. Русскую культуру каждый россиянин должен не только знать, но и жить ею.
Нельзя допустить культурного расслоения страны. Национальные группы и так называемые малые народы должны иметь и оберегать свою культуру и свой язык, но при этом знать и уважать культуру, которая создала страну. Ее обязательно должны знать все. Так было и при царе, и в советское время. И мне непонятно, почему такое противление вызывает преподавание Основ православной культуры? Это культурологический предмет, и он должен преподаваться во всех школах. Иначе как может узнать о русской культуре тот, кто хочет жить в России? Иначе граждане России не будут знать ни историю страны, в которой живут, ни ее культуру.
Мне здесь у вас, в Саратове, рассказали, что в вашей области есть районы, где живет много мусульман, и родители-мусульмане выступают за то, чтобы их дети изучали Основы православной культуры. Они понимают, что живут в России, и хотят, чтобы их дети были полноценными российскими гражданами.
На Ваши сомнения, будут ли монастыри пополняться новыми насельниками, отвечу, что будут. Я верю в это, верю в наш народ, в то, что он придет к Богу, и храмы заполнятся, и в монастыри будут приходить все новые и новые искатели правды Божией и святой жизни. Россия всегда сохранялась их молитвой, и пока в монастырях возносится молитва, Русь еще жива, а наша молодежь, несмотря на всю пропаганду греха, меняется к лучшему. Но на это уйдет какое-то время. Может быть, те самые сорок лет, которые понадобились Моисею, чтобы привести свой народ в Землю обетованную. Пройдет это время странствования нашего народа в «стране далече», и он непременно вернется к Богу, и начнется активное возрождение нашей земли. А монашество еще скажет свое слово в судьбе России.
— В своей книге «Страна святых воспоминаний» (о путешествии в Египет) Вы писали: «…для правильной духовной жизни необходимо зайти в свою келию, затворить дверь души от воздействия мирской суеты и побыть наедине с Богом, чтобы почувствовать свое несовершенство, свою духовную немощь». А удается ли Вам самому, при Ваших огромных нагрузках, «войти в келию»? Совместимо ли архиерейство с глубокой духовной жизнью?
— Не настолько, насколько хотелось бы, но совместимо. У меня нет даже келейника, я приезжаю к себе домой и остаюсь один. В это время легко молиться, читать, писать, размышлять о подвиге наших предшественников, которые несли слово в столь дальние места, как Аляска, или сохраняли веру в годину испытаний.
Иногда часов в восемь вечера приеду домой, взяв с собой что-нибудь к вечернему чаю, и сяду работать с бумагами, либо читать, либо набирать текст на компьютере. Поработал, кажется, немного, а посмотришь на часы — время уже около одиннадцати. Пока приготовлю и попью чай — уже полдвенадцатого. И встаешь тогда на молитву.
Да, я согласен, что сегодня молодежи в Церкви мало, но она есть. Почему студенческая молодежь не идет в храмы, почему она никак не поймет, что без Бога ни до порога? Потому что не знает своей родной культуры. Русскую культуру каждый россиянин должен не только знать, но и жить ею.
Нельзя допустить культурного расслоения страны. Национальные группы и так называемые малые народы должны иметь и оберегать свою культуру и свой язык, но при этом знать и уважать культуру, которая создала страну. Ее обязательно должны знать все. Так было и при царе, и в советское время. И мне непонятно, почему такое противление вызывает преподавание Основ православной культуры? Это культурологический предмет, и он должен преподаваться во всех школах. Иначе как может узнать о русской культуре тот, кто хочет жить в России? Иначе граждане России не будут знать ни историю страны, в которой живут, ни ее культуру.
Мне здесь у вас, в Саратове, рассказали, что в вашей области есть районы, где живет много мусульман, и родители-мусульмане выступают за то, чтобы их дети изучали Основы православной культуры. Они понимают, что живут в России, и хотят, чтобы их дети были полноценными российскими гражданами.
На Ваши сомнения, будут ли монастыри пополняться новыми насельниками, отвечу, что будут. Я верю в это, верю в наш народ, в то, что он придет к Богу, и храмы заполнятся, и в монастыри будут приходить все новые и новые искатели правды Божией и святой жизни. Россия всегда сохранялась их молитвой, и пока в монастырях возносится молитва, Русь еще жива, а наша молодежь, несмотря на всю пропаганду греха, меняется к лучшему. Но на это уйдет какое-то время. Может быть, те самые сорок лет, которые понадобились Моисею, чтобы привести свой народ в Землю обетованную. Пройдет это время странствования нашего народа в «стране далече», и он непременно вернется к Богу, и начнется активное возрождение нашей земли. А монашество еще скажет свое слово в судьбе России.
— В своей книге «Страна святых воспоминаний» (о путешествии в Египет) Вы писали: «…для правильной духовной жизни необходимо зайти в свою келию, затворить дверь души от воздействия мирской суеты и побыть наедине с Богом, чтобы почувствовать свое несовершенство, свою духовную немощь». А удается ли Вам самому, при Ваших огромных нагрузках, «войти в келию»? Совместимо ли архиерейство с глубокой духовной жизнью?
— Не настолько, насколько хотелось бы, но совместимо. У меня нет даже келейника, я приезжаю к себе домой и остаюсь один. В это время легко молиться, читать, писать, размышлять о подвиге наших предшественников, которые несли слово в столь дальние места, как Аляска, или сохраняли веру в годину испытаний.
Иногда часов в восемь вечера приеду домой, взяв с собой что-нибудь к вечернему чаю, и сяду работать с бумагами, либо читать, либо набирать текст на компьютере. Поработал, кажется, немного, а посмотришь на часы — время уже около одиннадцати. Пока приготовлю и попью чай — уже полдвенадцатого. И встаешь тогда на молитву.
Говоря об этом, я вспоминаю детство и маму. Бывало, проснешься около полуночи, а мама стоит на коленях перед иконами и молится. Она любила ночную молитву, когда мы все ляжем, никто не отвлекает, и ей спокойно было молиться. В двенадцать часов ночи она всегда пела: «Се Жених грядет полуночи…». И у меня также бывает, могу «войти в келию» только ближе к полуночи.
Дел у меня ежедневно много и разных: административные и хозяйственные обязанности, преподавание аскетики в духовной семинарии, чтение лекций в Калужском университете, научная работа: исследую тему русского церковного присутствия на Аляске. Но, несмотря на большой объем работы, считаю важным не делать работу саму по себе кумиром. Занимаясь ею, я не забываю о Боге и о том, к чему человек призван. Молитву и чтение Евангелия считаю важным и для мирянина, и для священника, и для архиерея, а также стараюсь читать Евангелие каждый день, и это мне помогает в моей жизни.
Кроме того, в Издательском совете последние шесть лет мы ведем работу над изданием наиболее полного собрания творений святителя Феофана Затворника. Сейчас вышел первый том «Летописи жизни и трудов святителя Феофана». Все материалы по проекту я просматриваю не только по долгу службы, как его руководитель, но и с личным интересом, с желанием еще глубже изучить наследие святителя и применить его в осмыслении духовных вопросов. Хотя святитель Феофан жил в XIX веке, его понимание христианской жизни очень актуально для нашего времени. Мы иногда идеализируем дореволюционную Россию, но надо признать, что тогда наше общество, и особенно интеллигенция, имело внутренних проблем не меньше, чем в наши дни.
У святителя Феофана интересно наставление о постоянной устремленности следования за Христом. Святитель говорит, что надо идти за Ним всегда, а когда идти нет сил, то хотя бы ползти, но следовать за Христом каждое мгновение жизни. Это очень важное понимание христианского подвига, и оно созвучно с наставлением преподобного Амвросия Оптинского. Он призывал своих корреспондентов не уподобляться сухому ручью, в котором вода есть, когда идет дождь, а кончится дождь, так из него и не напьешься. Духовная жизнь христианина не только в дни Великого поста должна иметь пробуждение, но во все дни как ручеек течь и впадать в великую реку благодати Божией.
Дел у меня ежедневно много и разных: административные и хозяйственные обязанности, преподавание аскетики в духовной семинарии, чтение лекций в Калужском университете, научная работа: исследую тему русского церковного присутствия на Аляске. Но, несмотря на большой объем работы, считаю важным не делать работу саму по себе кумиром. Занимаясь ею, я не забываю о Боге и о том, к чему человек призван. Молитву и чтение Евангелия считаю важным и для мирянина, и для священника, и для архиерея, а также стараюсь читать Евангелие каждый день, и это мне помогает в моей жизни.
Кроме того, в Издательском совете последние шесть лет мы ведем работу над изданием наиболее полного собрания творений святителя Феофана Затворника. Сейчас вышел первый том «Летописи жизни и трудов святителя Феофана». Все материалы по проекту я просматриваю не только по долгу службы, как его руководитель, но и с личным интересом, с желанием еще глубже изучить наследие святителя и применить его в осмыслении духовных вопросов. Хотя святитель Феофан жил в XIX веке, его понимание христианской жизни очень актуально для нашего времени. Мы иногда идеализируем дореволюционную Россию, но надо признать, что тогда наше общество, и особенно интеллигенция, имело внутренних проблем не меньше, чем в наши дни.
У святителя Феофана интересно наставление о постоянной устремленности следования за Христом. Святитель говорит, что надо идти за Ним всегда, а когда идти нет сил, то хотя бы ползти, но следовать за Христом каждое мгновение жизни. Это очень важное понимание христианского подвига, и оно созвучно с наставлением преподобного Амвросия Оптинского. Он призывал своих корреспондентов не уподобляться сухому ручью, в котором вода есть, когда идет дождь, а кончится дождь, так из него и не напьешься. Духовная жизнь христианина не только в дни Великого поста должна иметь пробуждение, но во все дни как ручеек течь и впадать в великую реку благодати Божией.
— Как глава Издательского совета, что Вы могли бы сказать об издаваемой сегодня Церковью (как непосредственно епархиями или монастырями, так и издательствами, которые учреждены верующими православными людьми и имеют просветительские цели) литературе: о ее тематическом диапазоне, о том, какого характера книги среди выходящих преобладают? Удовлетворяет ли Вас эта общая картина, представляется ли она Вам оптимальной? Существует ли здесь проблема спроса и предложения?
— В Издательский совет на получение грифа поступает литература самого широкого диапазона. Это Священное Писание, молитвословы, акафистники, жития святых, книги по богословию и истории, катехизическая и художественная литература и т. п. Все они пользуются спросом. Если книга не будет продаваться, то современный издатель не будет ее издавать.
В целом ситуация, связанная с ассортиментом книг в церковных лавках и храмах, видится мне положительной, при этом имеются некоторые проблемы, над которыми сейчас проводится работа.
В частности, хочется видеть больше книг, популяризирующих тему подвига новомучеников и исповедников Церкви Русской. Это наши соотечественники и почти современники, поэтому их подвиг как свидетельство верности Христу для нас важен. Сейчас на эту тему уже есть немало изданий, но все они носят скорее житийный и научный характер. Хотелось бы видеть и художественную литературу, в том числе и детскую, и для юношества, которая знакомит читателя с подвигом свидетелей веры.
Недостает книг для семейного чтения: много издается книг для дошкольного и младшего школьного возраста, а подростковой литературы крайне мало. Нужна художественная литература, которая знакомила бы с христианским укладом жизни семьи.
— Огромный процент издаваемых ныне книг составляет, так скажем, современная миссионерская литература: книги ныне живущих и активно действующих в этом поле пастырей, а также и мирян. Вас это радует? Или, может быть, тревожит — ведь мы скорее будем читать отца Павла Гумерова, отца Александра Авдюгина, отца Андрея Ткачева, отца Павла Карташева, отца Валерия Духанина… (список можно продолжить), чем Иоанна Златоуста или Феофана Затворника, не говоря уж о Николае Кавасиле. Нам гораздо легче читать наших современников, хотя бы уже потому, что их книги написаны живым сегодняшним языком. Но не теряем ли мы что-то таким образом?..
— Названная Вами литература действительно популярна. Сама по себе эта популярность меня не пугает, ведь труды современных писателей адресованы в основном воцерковляющейся аудитории и, как правило, основаны на Священном Писании и трудах святых отцов.
Со временем, утвердившись в вере, читатель сам почувствует потребность ознакомиться с сокровищницей святоотеческого наследия: Лествицей, Добротолюбием, другими трудами святителей Древней Церкви и более позднего времени. Ведь, прежде чем начать читать святителя Феофана, который в свое время также пересказывал своим современникам труды древних подвижников, читателю надо подготовиться, освоиться в богословской и аскетической тематике. С этой задачей хорошо справляются перечисленные Вами авторы.
На основании подаваемых на рецензирование книг отмечу, что, несмотря на множество произведений современных писателей, спрос на святоотеческую литературу не падает. Стоит подчеркнуть, что Церковь — это единый организм не только в рамках пространства, но и времени. А традиция — это не просто повторение правильных, сказанных святыми людьми фраз, но и укорененность жизни во Христе. То есть мы должны сегодня мыслить, писать, говорить, наконец — жить так, как это делали отцы Церкви в свое время. Вот почему необходимы и современная литература, и уже признанные труды отцов — как камертон, по которому задается духовный тон всей земной Церкви.
— Как Вы определяли темы Ваших исторических изысканий? С чем связан Ваш интерес к братьям Киреевским и к русским миссионерам, трудившимся на Аляске? И в какой мере опыт и традиции последних относимы к современной миссии?
— Братья Киреевские — это ранние славянофилы. Иван Киреевский стоит у основания славянофильского течения. Он получил прекрасное образование, в том числе и за границей, где слушал лекции Гегеля и Шеллинга. Если в ранних произведениях у него просматривались западнические симпатии, то, вернувшись в Россию, он все больше осознавал значение Православия для нее. В одном из писем он писал, что если что-нибудь будет сделано противно Православию, то это будет враждебно и России. Поиски правильного пути привели его в Оптину пустынь, где он духовно сблизился с преподобным старцем Макарием (Ивановым) и помогал ему в переводах и издании святоотеческого наследия.
Что касается Аляски, то еще до назначения меня епископом в Америку я преподавал в Московской духовной семинарии историю Поместных Церквей, в том числе историю Православной Церкви в Америке, а Православие на Североамериканском континенте распространялось, начиная с Аляски. Тогда я и приступил к исследованию деятельности наших миссионеров.
Во время служения в Америке я продолжил изучение этой темы и нашел много интересного, что применимо и в наше время. К примеру, работа миссионеров с автохтонами, ничего не знавшими о Христе, или забота о сохранении принятой ими веры и православной культуры, когда автохтоны оказались в агрессивной по отношению к Православию инославной среде; или деятельность целой епархии на территории другого государства.
На Аляске произошла встреча нескольких культур. Там одновременно сосуществовала и местная культура автохтонов, и русская православная, в которой заложено не уничтожение культур местных народов, а проникновение в них и наполнение их возвышенными евангельскими смыслами, и культура американских миссионеров, которая уничтожала все особенности народов и их культуры, навязывая только одну культуру, свою англосаксонскую.
Например, когда святитель Иннокентий прибыл на Аляску, он сразу начал изучать язык и обычаи местных народов, составил для них алфавит, написал азбуку алеутско-лисьевского языка, перевел на него Евангелие, отдельные части богослужения и написал катехизическое поучение «Указание пути в Царство Небесное».
Совсем иной подход был у американских миссионеров. Прибывший вскоре после продажи Аляски пресвитерианский миссионер Шелдон Джексон, возглавлявший систему государственного образования на Аляске, начал вести борьбу с местными языками и обычаями, в том числе и с Православием, сохранявшим языки и культуру автохтонов. Американский пастор считал, что единственным «языком христианской цивилизации» является английский, и он должен полностью заменить автохтонам их родные языки. Он проводил политику жесткой американизации местного населения. Для этих целей он на выделяемые Вашингтоном средства открывал школы и приюты для детей. Образование стало орудием борьбы с культурой автохтонов и Православием.
Но наши священники отстаивали права местных жителей. Результат какой? Прошло 150 лет, как продали Аляску, и 100 лет, как была прервана после революции прямая связь нашей Церкви с ее жителями; а местное население и сейчас хранит Православие, использует за богослужением славянский и свой родной язык. И алеуты, и индейцы Аляски — тлинкиты — говорят, что в их жилах течет русская кровь. Я был у них на богослужении, а чувствовал, будто молюсь у нас в храме, только где-то в глубинке.
Это результат трудов святителя Иннокентия (Вениаминова), епископа Николая (Зиорова), святителя Тихона (Беллавина), преподобного Германа Аляскинского и других наших миссионеров того времени, которые ехали в отдаленную от столиц северо-западную часть Америки, неся в своем сердце тепло Православия и любовь к пастве, полностью отдавая себя на служение ей. Если посмотреть, в каких условиях они жили, какие поездки совершали, посещая приходы, то одно можно сказать: по вере их Господь совершил чудо просвещения народов Аляски и сохранил их после революции, когда наша Церковь не имела возможности о них заботиться и поддерживать их.
— Наконец, о Патриаршей литературной премии. В одном из своих интервью Вы говорили, что ее главная задача — «поддержать авторов, которые своим литературным творчеством утверждают в современном мире духовные и нравственные ценности». С Вашей точки зрения, такие авторы — единицы, исключение из общего правила (из современного литературного потока) или это своего рода тенденция, может быть, даже знамение времени — обращение творческих людей к вечным ценностям?
— Ситуация в писательском сообществе аналогичная, что и в обществе в целом. Дух времени захватывает всех, в том числе и тех, кто работает со словом. Массовая литература в наши дни коммерциализирована. Писатель зависим от издателя, но чаще всего современный издатель оценивает произведение не по красоте слова и высоте идеи, а по прибыли, которую принесет изданная книга. Если в советское время были жесткая цензура и идеологический заказ, то сейчас заказ рыночный, и преобладает любовно-криминальная тема. Во многом современная литература оторвана от целей государства. Откуда у массовой читательской аудитории такой потребительский подход к литературе? От состояния общества.
Но есть писатели, которые свой долг знают и ориентируются на высокую русскую классику.
— В Издательский совет на получение грифа поступает литература самого широкого диапазона. Это Священное Писание, молитвословы, акафистники, жития святых, книги по богословию и истории, катехизическая и художественная литература и т. п. Все они пользуются спросом. Если книга не будет продаваться, то современный издатель не будет ее издавать.
В целом ситуация, связанная с ассортиментом книг в церковных лавках и храмах, видится мне положительной, при этом имеются некоторые проблемы, над которыми сейчас проводится работа.
В частности, хочется видеть больше книг, популяризирующих тему подвига новомучеников и исповедников Церкви Русской. Это наши соотечественники и почти современники, поэтому их подвиг как свидетельство верности Христу для нас важен. Сейчас на эту тему уже есть немало изданий, но все они носят скорее житийный и научный характер. Хотелось бы видеть и художественную литературу, в том числе и детскую, и для юношества, которая знакомит читателя с подвигом свидетелей веры.
Недостает книг для семейного чтения: много издается книг для дошкольного и младшего школьного возраста, а подростковой литературы крайне мало. Нужна художественная литература, которая знакомила бы с христианским укладом жизни семьи.
— Огромный процент издаваемых ныне книг составляет, так скажем, современная миссионерская литература: книги ныне живущих и активно действующих в этом поле пастырей, а также и мирян. Вас это радует? Или, может быть, тревожит — ведь мы скорее будем читать отца Павла Гумерова, отца Александра Авдюгина, отца Андрея Ткачева, отца Павла Карташева, отца Валерия Духанина… (список можно продолжить), чем Иоанна Златоуста или Феофана Затворника, не говоря уж о Николае Кавасиле. Нам гораздо легче читать наших современников, хотя бы уже потому, что их книги написаны живым сегодняшним языком. Но не теряем ли мы что-то таким образом?..
— Названная Вами литература действительно популярна. Сама по себе эта популярность меня не пугает, ведь труды современных писателей адресованы в основном воцерковляющейся аудитории и, как правило, основаны на Священном Писании и трудах святых отцов.
Со временем, утвердившись в вере, читатель сам почувствует потребность ознакомиться с сокровищницей святоотеческого наследия: Лествицей, Добротолюбием, другими трудами святителей Древней Церкви и более позднего времени. Ведь, прежде чем начать читать святителя Феофана, который в свое время также пересказывал своим современникам труды древних подвижников, читателю надо подготовиться, освоиться в богословской и аскетической тематике. С этой задачей хорошо справляются перечисленные Вами авторы.
На основании подаваемых на рецензирование книг отмечу, что, несмотря на множество произведений современных писателей, спрос на святоотеческую литературу не падает. Стоит подчеркнуть, что Церковь — это единый организм не только в рамках пространства, но и времени. А традиция — это не просто повторение правильных, сказанных святыми людьми фраз, но и укорененность жизни во Христе. То есть мы должны сегодня мыслить, писать, говорить, наконец — жить так, как это делали отцы Церкви в свое время. Вот почему необходимы и современная литература, и уже признанные труды отцов — как камертон, по которому задается духовный тон всей земной Церкви.
— Как Вы определяли темы Ваших исторических изысканий? С чем связан Ваш интерес к братьям Киреевским и к русским миссионерам, трудившимся на Аляске? И в какой мере опыт и традиции последних относимы к современной миссии?
— Братья Киреевские — это ранние славянофилы. Иван Киреевский стоит у основания славянофильского течения. Он получил прекрасное образование, в том числе и за границей, где слушал лекции Гегеля и Шеллинга. Если в ранних произведениях у него просматривались западнические симпатии, то, вернувшись в Россию, он все больше осознавал значение Православия для нее. В одном из писем он писал, что если что-нибудь будет сделано противно Православию, то это будет враждебно и России. Поиски правильного пути привели его в Оптину пустынь, где он духовно сблизился с преподобным старцем Макарием (Ивановым) и помогал ему в переводах и издании святоотеческого наследия.
Что касается Аляски, то еще до назначения меня епископом в Америку я преподавал в Московской духовной семинарии историю Поместных Церквей, в том числе историю Православной Церкви в Америке, а Православие на Североамериканском континенте распространялось, начиная с Аляски. Тогда я и приступил к исследованию деятельности наших миссионеров.
Во время служения в Америке я продолжил изучение этой темы и нашел много интересного, что применимо и в наше время. К примеру, работа миссионеров с автохтонами, ничего не знавшими о Христе, или забота о сохранении принятой ими веры и православной культуры, когда автохтоны оказались в агрессивной по отношению к Православию инославной среде; или деятельность целой епархии на территории другого государства.
На Аляске произошла встреча нескольких культур. Там одновременно сосуществовала и местная культура автохтонов, и русская православная, в которой заложено не уничтожение культур местных народов, а проникновение в них и наполнение их возвышенными евангельскими смыслами, и культура американских миссионеров, которая уничтожала все особенности народов и их культуры, навязывая только одну культуру, свою англосаксонскую.
Например, когда святитель Иннокентий прибыл на Аляску, он сразу начал изучать язык и обычаи местных народов, составил для них алфавит, написал азбуку алеутско-лисьевского языка, перевел на него Евангелие, отдельные части богослужения и написал катехизическое поучение «Указание пути в Царство Небесное».
Совсем иной подход был у американских миссионеров. Прибывший вскоре после продажи Аляски пресвитерианский миссионер Шелдон Джексон, возглавлявший систему государственного образования на Аляске, начал вести борьбу с местными языками и обычаями, в том числе и с Православием, сохранявшим языки и культуру автохтонов. Американский пастор считал, что единственным «языком христианской цивилизации» является английский, и он должен полностью заменить автохтонам их родные языки. Он проводил политику жесткой американизации местного населения. Для этих целей он на выделяемые Вашингтоном средства открывал школы и приюты для детей. Образование стало орудием борьбы с культурой автохтонов и Православием.
Но наши священники отстаивали права местных жителей. Результат какой? Прошло 150 лет, как продали Аляску, и 100 лет, как была прервана после революции прямая связь нашей Церкви с ее жителями; а местное население и сейчас хранит Православие, использует за богослужением славянский и свой родной язык. И алеуты, и индейцы Аляски — тлинкиты — говорят, что в их жилах течет русская кровь. Я был у них на богослужении, а чувствовал, будто молюсь у нас в храме, только где-то в глубинке.
Это результат трудов святителя Иннокентия (Вениаминова), епископа Николая (Зиорова), святителя Тихона (Беллавина), преподобного Германа Аляскинского и других наших миссионеров того времени, которые ехали в отдаленную от столиц северо-западную часть Америки, неся в своем сердце тепло Православия и любовь к пастве, полностью отдавая себя на служение ей. Если посмотреть, в каких условиях они жили, какие поездки совершали, посещая приходы, то одно можно сказать: по вере их Господь совершил чудо просвещения народов Аляски и сохранил их после революции, когда наша Церковь не имела возможности о них заботиться и поддерживать их.
— Наконец, о Патриаршей литературной премии. В одном из своих интервью Вы говорили, что ее главная задача — «поддержать авторов, которые своим литературным творчеством утверждают в современном мире духовные и нравственные ценности». С Вашей точки зрения, такие авторы — единицы, исключение из общего правила (из современного литературного потока) или это своего рода тенденция, может быть, даже знамение времени — обращение творческих людей к вечным ценностям?
— Ситуация в писательском сообществе аналогичная, что и в обществе в целом. Дух времени захватывает всех, в том числе и тех, кто работает со словом. Массовая литература в наши дни коммерциализирована. Писатель зависим от издателя, но чаще всего современный издатель оценивает произведение не по красоте слова и высоте идеи, а по прибыли, которую принесет изданная книга. Если в советское время были жесткая цензура и идеологический заказ, то сейчас заказ рыночный, и преобладает любовно-криминальная тема. Во многом современная литература оторвана от целей государства. Откуда у массовой читательской аудитории такой потребительский подход к литературе? От состояния общества.
Но есть писатели, которые свой долг знают и ориентируются на высокую русскую классику.
Давайте обратимся к авторам и произведениям, которые вошли в «золотой фонд» русской классической литературы. Например, в произведениях Федора Михайловича Достоевского сюжетные линии и образы главных героев построены с целью раскрытия духовных и нравственных ценностей жизни человека. Если попытаться дать краткую характеристику всему его творчеству, то смело можно сказать, что в его произведениях дышит дух Евангелия. Покаяние и возрождение, грехопадение и исправление жизни — основные темы его произведений.
Всем нам из курса школьной литературы известна личность Николая Васильевича Гоголя. В силу идеологических ограничений недавнего прошлого русские читатели не могли по-настоящему осмыслить его произведения. И только сейчас совершается открытие этого классика русской литературы как глубоко христианского писателя. Перу Николая Васильевича принадлежат произведения, которые можно охарактеризовать как религиозно-нравственные, но, к сожалению, они мало известны современному читателю. Сохранилось много писем Гоголя: в них он касается вопросов духовной жизни. По содержанию и глубине рассуждения эти письма можно назвать проповедью о цели земной жизни человека и путях реализации им идеалов христианства.
Так что обращение русского литератора в своих произведениях к вопросам духовных и нравственных ценностей показывает, что идеи и традиции русской литературы, заложенные в XIX веке, не утрачены. Они живы и восприняты нашими современными писателями, которые готовы размышлять и вести диалог с читателем на страницах своих произведений. Когда лауреату премии этого года Николаю Блохину задали вопрос: «Откуда Вы заимствуете сюжеты для Ваших книг?», он, не задумываясь, быстро ответил: «У меня сюжет один: Бог и человек, человек и Бог».
Премия помогает выявить современных авторов, затрагивающих нравственные темы, чтобы привлечь внимание читателя к главным вопросам бытия: для чего мы живем и как должны жить. Я хотел бы только пожелать, чтобы авторов, пишущих на тему духовности и нравственности, становилось больше.
Журнал «Православие и современность» № 38 (54)
Всем нам из курса школьной литературы известна личность Николая Васильевича Гоголя. В силу идеологических ограничений недавнего прошлого русские читатели не могли по-настоящему осмыслить его произведения. И только сейчас совершается открытие этого классика русской литературы как глубоко христианского писателя. Перу Николая Васильевича принадлежат произведения, которые можно охарактеризовать как религиозно-нравственные, но, к сожалению, они мало известны современному читателю. Сохранилось много писем Гоголя: в них он касается вопросов духовной жизни. По содержанию и глубине рассуждения эти письма можно назвать проповедью о цели земной жизни человека и путях реализации им идеалов христианства.
Так что обращение русского литератора в своих произведениях к вопросам духовных и нравственных ценностей показывает, что идеи и традиции русской литературы, заложенные в XIX веке, не утрачены. Они живы и восприняты нашими современными писателями, которые готовы размышлять и вести диалог с читателем на страницах своих произведений. Когда лауреату премии этого года Николаю Блохину задали вопрос: «Откуда Вы заимствуете сюжеты для Ваших книг?», он, не задумываясь, быстро ответил: «У меня сюжет один: Бог и человек, человек и Бог».
Премия помогает выявить современных авторов, затрагивающих нравственные темы, чтобы привлечь внимание читателя к главным вопросам бытия: для чего мы живем и как должны жить. Я хотел бы только пожелать, чтобы авторов, пишущих на тему духовности и нравственности, становилось больше.
Журнал «Православие и современность» № 38 (54)